Мередит опять остановилась.
– Весь следующий год я путешествовала вместе с миссис Баркасл и обчищала карманы в Бате, Бристоле и Кардиффе и во множестве других мест, где мы останавливались.
– Вам повезло, что вас не поймали, – сказал Филипп, и Мередит на одну короткую секунду показалось, что он ей сочувствует.
– У меня были ловкие руки. И я умела быть невидимой. В том обществе, в котором мы вращались, на меня никто не обращал внимания – обычная наемная компаньонка. Белое пятно на белой стене. – Мередит набрала воздуха в легкие и продолжала: – Общаясь с миссис Баркасл, я смогла изменить к лучшему свой язык и манеры. К тому времени, когда мы вернулись в Лондон, у меня уже было достаточно денег, чтобы забыть о воровстве и начать новую жизнь. Мне всегда хорошо удавалось улавливать тайные симпатии и склонности других людей, и я решила стать свахой. Миссис Баркасл стала моим первым клиентом, и я очень удачно нашла ей мужа. Она рекомендовала меня своим друзьям, и мало-помалу я завоевывала себе репутацию. В конце концов мне удалось приобрести дом, в котором я сейчас живу, и зарабатывать достаточно, чтобы жить безбедно. Ваш брак с леди Сарой стал бы кульминацией моей карьеры и обеспечил бы мое будущее.
Мередит сжала руки и заставила себя смотреть Филиппу прямо в глаза:
– Мне не скоро удалось примириться с собственным прошлым, тем более забыть о нем. И я не настолько наивна, чтобы думать, что так же поступят другие. И разумеется, нельзя ждать подобного от членов высшего общества. Теперь вы знаете правду и, конечно, понимаете, почему я не могу принять вашего предложения. Не сомневаюсь, что вы никогда бы его не сделали, если бы знали все с самого начала.
Не сводя с нее глаз, Филипп поднялся. Он не сделал попытки прикоснуться к ней, и Мередит это не удивило, но все-таки задело. Стиснув кулаки, она ждала справедливых и неизбежных упреков. Но Филипп молчал, и тишина казалась такой оглушительной, что Мередит хотелось закричать.
– Спасибо, что рассказали мне обо всем, Мередит, – негромко сказал он наконец. – Я знаю, как тяжело вам было это сделать.
Господи, да он понятия не имеет, как это было тяжело. Как невыносимо было произносить слова, которые должны разлучить их и сделать его свободным.
– Пожалуйста.
– Но в одном вы все-таки ошиблись!
– В чем?
– В том, что я никогда не сделал бы вам предложения если бы знал правду. – Он бережно взял ее за плечи и сказал глядя ей прямо в глаза: – Я все знал, Мередит.
Ее сердце остановилось.
– Простите, что вы сказали?
– Я знал. Я знал, что вы были карманницей. Мередит подумала, что, наверное, упала бы сейчас, если бы он не держал ее за плечи. Она молча и непонимающе смотрела на Филиппа, не пытаясь разобраться в своих бессвязных мыслях. Из всех людей только Альберт и Шарлотта знали о ее прошлом, но они ни за что не стали бы ни с кем делиться.
– Как?.. – Больше она ничего не смогла произнести.
– Случайно, уверяю вас. В тот вечер, когда я пытался навести справки о Таггерте, я разговорился с неким Рамзи, владельцем таверны, который хорошо его знал. Он много рассказал мне об этом подонке. Среди прочего он вспомнил о том, как однажды тот бросил у дороги мальчика-трубочиста, как выбрасывают мешок с мусором. Рамзи видел все это из окна и вышел, чтобы помочь, но быстрее него оказалась какая-то молодая женщина, почти девочка. Она опустилась рядом с мальчиком на колени и взяла его на руки.
– Господи! – прошептала Мередит. – Ко мне и правда подошел тогда какой-то мужчина и спросил, не надо ли помочь. Я соврала ему тогда, что мальчик – мой брат. Я побоялась, что они отнимут его у меня и он опять окажется на улице. Или что они вернут его этому ужасному человеку, который так жестоко обошелся с ним.
– Рамзи сказал, что девушка показалась ему знакомой. Через несколько минут он вспомнил, что, когда она была гораздо моложе и грязнее, она воровала еду из его таверны и обчищала карманы посетителей. – Филипп усмехнулся: – В течение нескольких месяцев вы здорово отравляли ему жизнь.
Мередит била дрожь, и она никак не могла заставить себя поверить в только что услышанное:
– Вы знали. Вы все знали с того вечера, когда расспрашивали о Таггерте.
? Да.
– Вы все знали, когда приглашали меня на обед.
? Да.
– Когда задумывали всю эту еду и украшения.
? Да.
– И вы ничего мне не сказали.
? Нет.
– Почему? – Больше всего Мередит хотелось сейчас сесть, потому что ноги были ватными и не желали держать ее.
– Потому что я надеялся, что вы скажете мне сами. Я ужасно тронут вашим доверием. И теперь я знаю, что небезразличен вам, раз вы решились рассказать мне об этом.
Господи, все идет совсем не так, как она планировала! Мередит отступила назад:
– Я рассказала вам все не поэтому, Филипп. Я рассказала потому, что простое «нет» вас бы не устроило. Потому что вы должны сами понять, что мы совершенно не подходим друг другу.
– То есть вы считаете, что мы не подходим друг другу. Из-за вещей, которые вы делали, для того чтобы выжить, когда были еще ребенком. Что ж, я не согласен с вашим мнением, абсолютно не согласен. Я хорошо знаю, на что может подвигнуть людей голод, бедность или страх. И я не думаю о вас плохо из-за того, что вам удалось выжить. Напротив, я восхищаюсь вами и тем, что вы смогли все преодолеть и стать той умной, порядочной и доброй женщиной, какую я знаю. Несчастья либо ломают людей, либо закаляют их. И тем, кого они закаляют, часто дается особый дар сочувствия и сострадания. У вас есть такой дар, Мередит, и у вас есть сила духа. И за это – но не только за это – я вас люблю. И сейчас я спрошу вас еще раз. Вы окажете мне честь стать моей женой?
Господи, неужели он опять говорит ей эти слова? Но ведь вся правда ему еще не известна.
– Я не все рассказала, Филипп. Я ничего не сказала о том, почему ушла из дома. Помните, я рассказывала вам, что мой отец был учителем, а мать – гувернанткой?
– Да, конечно.
– Это была еще одна ложь. – Мередит облизнула губы, ставшие сухими, как пергамент. – Говорить об этом мне нелегко, поэтому я просто перечислю вам факты. Я понятия не имею, кто мой отец. Не знала об этом и моя мать. Он был просто одним из посетителей борделя, в котором она работала. Борделя, из которого я сбежала, когда мне исполнилось тринадцать лет, потому что в этом возрасте я и сама должна была начать в нем работать и отказалась сделать это. Борделя, из которого моя мать отказалась уйти, потому что считала, что ни на что другое не годна. Борделя, в котором она в конце концов умерла от сифилиса. – Слезы текли пс щекам Мередит, но она не вытирала их и говорила не останавливаясь, словно спешила избавиться от боли и грязи, накопившейся в душе. – Однажды я вернулась туда. Уже после того, как обосновалась в Лондоне. Я уговаривала ее жить вместе со мной, но она отказалась. Это была очень тяжелая встреча.
